Пионер отечественного киносекса
«Счастливое» детство
— АЛЕКСАНДР Наумович, для начала расскажите немного о себе.
— Что вас интересует?
— Да все: семья, окружение, детство, юность, приход в профессию…
— Практически вся моя семья была посажена и расстреляна. Один мой дядя был генералом и служил у Тухачевского, другой — партийный работник, а еще в этом списке есть дипломат, летчик, ученый-аграрник… В 37-м дошла очередь до мамы, она была довольно крупным партийным функционером — секретарем парткома Наркомата рыбной промышленности. Один отец уцелел каким-то чудом… Войну я провел в детском доме, а потом отец забрал меня.
— Как говаривали: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство».
— Не без этого. Но знаете, несмотря ни на что, детство оставило очень светлые воспоминания, хотя и голодноватым было военное время, и обстановка в детдоме приближалась к казарменной. А в Москве вторым после отцовского для меня стал Дом пионеров, где я занимался и в художественном кружке, и в театральной студии. Рядом со мной постигал актерские азы Ролан Быков.
— Дом пионеров стал для вас ступенькой по пути во ВГИК?
— О ВГИКе я и не помышлял. Хотел поступить в какой-нибудь из художественных вузов, но старшие сестры отговорили, и я поступил на архитектурный факультет Московского инженерно-строительного института имени Куйбышева. Учился у великого русского архитектора Константина Мельникова. Получил диплом, направление на работу и только после этого пошел искать счастья во ВГИК.
Режиссер по случайности
— ПОЧЕМУ все-таки выбрали ВГИК да еще и режиссерский факультет?
— Не смогу внятно объяснить. Произошла какая-то роковая случайность. Я не только не представлял, что такое кино, как оно делается, но ничего не знал даже о Станиславском, который стал впоследствии для меня богом. И лишь потом, когда студентом попал в монтажную, понял, что я утонул. Кино мгновенно схватывает людей. В своем киноневежестве я, кстати, был не одинок. Шукшин приехал поступать во ВГИК с тетрадочками своих сценариев. Он и документы подал на сценарный факультет, поскольку не подозревал, что есть такая профессия — режиссер. Думал, что артисты на съемочной площадке сами по себе тексты читают…
— Мне кажется, что ваш дебют в паре с Алексеем Салтыковым — я имею в виду фильм «Друг мой, Колька» — был на редкость удачным. Фильм посылали на фестиваль в Лондон, по опросам критиков, он был признан лучшим фильмом года. По идее, вы с Салтыковым должны были проснуться знаменитыми.
— Да где там! Хотя нам с Алексеем действительно повезло: вчерашним студентам доверили постановку полнометражного фильма. Произошло это потому, что в кинематографе тогда ощущался режиссерский голод. Повезло и с литературной основой — это была экранизация пьесы Александра Хмелика, которую великолепно поставил Анатолий Эфрос в Центральном детском театре.
— А вы помните, когда впервые произнесли на съемочной площадке команду «Мотор!»?
— Это было ужасно. Я стал режиссером-постановщиком без опыта ассистентской работы. То есть формально я проходил студенческую практику на картине «Дом, в котором я живу». Но производство меня тогда мало волновало, поскольку я был нежно влюблен в совсем юную Жанну Болотову: съемки прошли для меня в розовом тумане, и работой я практически не занимался. И потому на первых порах команды «Мотор!» и «Стоп!» вгоняли меня в холодный пот.
Недетский фильм
— А ЧЕМ закончился ваш роман с Жанной Болотовой?
— Ну, какой роман — Жанне было всего 15 лет. И в нее были влюблены все мужики нашей группы.
— В фильме «Звонят, откройте дверь» ситуация схожая, разница лишь в том, что в картине маленькая девочка влюбляется в старшеклассника-пионервожатого. Не историю ли своих чувств к Жанне Болотовой вы перенесли на экран?
— Если только подсознательно. На самом деле мне просто очень понравился сценарий Александра Володина. Кто-то называл картину детской, но это совсем не так. «Звонят, откройте дверь» — это фильм-метафора: детская влюбленность лишь фон для рассказа о безнадежной и самоотверженной женской любви. Люди угадывали, что за детской историей кроется нередкая в жизни трагедия отношений взрослых людей. Это и принесло фильму успех. Картина получила Гран-при на Венецианском кинофестивале, и это самая приятная для меня награда.
— Александр Наумович, а что такое настоящий кинематографический роман? Имею в виду реальные взаимоотношения в киногруппе.
— Слухи о них сильно преувеличены. Мне об этом и сказать особенно нечего. Бывают, конечно, романы, некоторые из них заканчиваются свадьбами, некоторые — нет. Происходит все как везде — на заводе или в институте…
Но разговоры о том, что актриса «легла под режиссера», а он ее отблагодарил главной ролью, — это, думаю, бред. Какой дурак ради адюльтера станет уродовать картину!
— Неужели актрисы вас не пытались охмурять?
— Пытались, но вряд ли кто-то из них может похвастаться своими успехами. Когда я был молодым, то предпочитал актрисам продавщиц «Гастронома». С ними проще: говорить о работе не надо, опять же роли они не просят. А потом я женился…
Кто внедрил эротику в кино
— ВЫ КАК-ТО очень уж пресно говорите о сексе. Слушая вас, можно подумать, что не вы, а кто-то другой пытался внедрить эротику в советское кино.
— Тут пионерство мое неоспоримо. Задумал я «постельную» сцену на съемках «Экипажа». Сначала надо было уговорить героев — Сашу Яковлеву и Леню Филатова раздеться. С Сашей было проще, а Леня упирался, сказал, что останется в джинсах.
Снимали сцену ночью, а утром отдали материал в лабораторию. Когда проявщицы увидели пленку, они сразу побежали к начальству. Им и в голову не могло прийти, что это киносъемки, они думали, что я по ночам организую оргии и снимаю их. Не забывайте, шел 1979 год и…
— И у нас секса не было.
— Тогда у нас и слова такого не было. Начальники глянули на материал, тоже обалдели и распорядились: немедля сжечь. Генеральным директором «Мосфильма» был Николай Трофимович Сизов. Человек разумный, он понимал, что «Экипаж» может принести студии не только доход, но и другие дивиденды, и потому он был менее категоричен. Он сказал, что материал надо привести в соответствие с нашими этическими и прочими коммунистическими нормами. Я пять раз сокращал сцену и, когда все выхолостил, отнес в Госкино. Там умудрились еще что-то сократить, в конце концов все выкинули…
К вопросу о гонорарах
— В КИНО есть такой термин — «актерский режиссер». Вы — актерский?
— Не знаю. Скажу так: я могу работать только при условии, что люблю своих актеров. Я постоянно думаю о них, сочиняю для них роли, придумываю им движения, у меня всегда складываются с ними хорошие отношения. Настолько хорошие, что я всегда хочу работать с актерами, которых снимал в предыдущей картине.
— И тем не менее экзаменуете их на очередных кинопробах…
— А как иначе — должен же я видеть, как он будет выглядеть в новой роли. Тут нет ничего обидного или унизительного для актера — ведь утверждаю его я, кровно заинтересованный в успехе работы, а не чиновник из Госкино, как это было раньше.
— Александр Наумович, хотя любовь — чувство бескорыстное, но скажите: как вы оплачиваете труд любимых вами актеров?
— Стараюсь заплатить как можно больше, но я зажат рамками бюджета картины. И все-таки думаю, что они на меня не в обиде.
— Когда я слышу о миллионных гонорарах звезд западного кино, не могу понять: за что?
— Знайте, что на Западе никто и никому не переплачивает. И огромный гонорар кинозвезды — это не зарплата, а часть прибыли, которую принесет актер своим участием в картине. Конечно же, наши получают значительно меньше своих зарубежных коллег.
— Хотя по таланту зачастую их превосходят.
— Талант — это еще не все в актерском ремесле. Например, я снимал фильм «Затерянный в Сибири», в котором участвовал англичанин Энтони Эндрюс. Наши актеры, бесспорно талантливые, по российской традиции импровизировали, играли раскованно, каждый старался привнести в сцену что-то свое… Эндрюс же по всем статьям проигрывал им: не импровизировал, не предлагал парадоксальных номеров, не ставил роль с головы на ноги… И даже ассистентки говорили: «Какие же у нас талантливые актеры».
Когда же отснятый материал лег на монтажный стол, красочные импровизации наших актеров клочьями летели в корзину. А в роли Эндрюса кадр прилипал к кадру намертво. Он играл только по существу конфликта, а потому роль получила четкую форму.
— Александр Наумович, сняв «Экипаж», вы стали родоначальником жанра катастроф в российском кинематографе. События 11 сентября 2001 года в Америке, захват заложников на Дубровке не станут темой будущих ваших картин?
— Я не согласился бы снимать такой фильм ни за какие деньги. У меня есть только одна тема, которой я намерен заниматься, — это любовь во всех ее проявлениях. Я намерен рассказывать людям истории, связанные с разными аспектами человеческой любви. И ничего другого.